Невозможно отрицать, что большинство людей считают эволюцию наукой, а креационизм и разумный замысел (ID) – религией. Образование, развлечения, средства массовой информации и даже наше правительство убедительно утверждают, что вера в эволюцию – это объективное, рациональное поведение в отличие от крайне субъективного, если не сказать иррационального, религиозного мышления. Первое связывается с умным поведением, а второе – с отсутствием интеллекта. Я подозреваю, что, начиная с детства, один из самых сильных страхов человека – это страх, что другие сочтут его глупым. Будучи инструментом высмеивания, этот страх может обеспечить повсеместный социальный конформизм. Вот это препятствие, которое нужно преодолеть. Мы должны признать его использование и разумно реагировать на него.

Скептики давно поняли, насколько сильной может быть характеристика христиан как глупых. Чтобы донести эту мысль, в их литературе используются такие цитаты, как высмеивание верующих в Библию Марком Твеном:

«Вы верите в книгу, в которой есть говорящие животные, волшебники, ведьмы, демоны, палки, превращающиеся в змей, горящие кусты, еда, падающая с неба, люди, ходящие по воде, и всевозможные волшебные, абсурдные и примитивные истории, и вы говорите, что это мы нуждаемся в помощи?»¹

Даже некоторые христиане краснеют при виде тех же библейских историй, над которыми насмехался Твен. Вполне предсказуемой реакцией на это стало объяснение этих событий с помощью риторических приемов. Недавно известный христианский апологет Уильям Лейн Крейг, считающий, что эволюция была Божьим способом творения, в своей книге «В поисках исторического Адама: Библейское и научное исследование» попытался «понять [библейский] текст так, как его поняли бы автор и его аудитория».² Итак, он признал очевидные несоответствия и то, что что-то должно отступить – либо эволюция, либо части Библии.

Для Крейга это Библия. Он считает, что Бытие 1-11 лучше всего описывать как «мифо-историю», а не как реальное историческое повествование. По его мнению, первые главы Библии изобилуют нереальными событиями. Они определяются по «фантастическим» элементам, которые показывают, что они мифологические. Крейг не отрицает чудесных вмешательств Бога, таких как воскрешение Иисуса, но, по его мнению, «фантастическими» библейскими историями являются те, которые «если воспринимать их буквально, то они настолько необычны, что могут быть явно ложными».³

Библейские рассказы, которые он считает заведомо ложными, удивительно похожи на выбор Твена и включают говорящего змея в Эдеме и херувима с мечом, невероятно долгую продолжительность жизни, Всемирный потоп и многое другое.³ Вместо того чтобы поверить в то, что библейский Адам был непосредственно создан Богом, Крейг посвящает несколько сотен страниц попытке определить некий эволюционный продукт как «Адама» и вписать его в современный эволюционный сценарий.

Возможно, есть лучший ответ на эволюцию, чем попытка вплести ее в библейское повествование или рассматривать ее так, будто она является хранилищем рациональной научной мысли о происхождении. Гораздо эффективнее указать на то, что причина, по которой эволюционисты так громко и фанатично стучат кулаком по столу – чтобы закрыть доступ к инакомыслию в школах, заключается в создании дымовой завесы, скрывающей, насколько несостоятельными с научной точки зрения всегда были их утверждения.

Начало этим претензиям положил Чарльз Дарвин, внедривший в биологию три антинаучные практики – круговое мышление, воображение и олицетворение природы (массовые магические объяснения). Эти интерпретационные практики являются стандартными в самой элитной эволюционной литературе, но они активно препятствуют биологическим исследованиям. Пришло время бросить вызов иррациональному подходу Дарвина к интерпретации биологических явлений.

Круговое мышление в эволюционных объяснениях

Круговое мышление Дарвина начинается прямо с названия его фундаментальной работы «О происхождении видов путем естественного отбора, или Сохранение благоприятных рас в борьбе за жизнь». Подзаголовок работы Дарвина – это удивительно лаконичныйДарвин написал «я думаю», а не «я наблюдаю», когда впервые нарисовал свою концепцию эволюционного дерева. В этих рассуждениях он использовал свое воображение, а не эмпирическую науку. ключ к его теории и всему тому, что он пропагандировал. Мы рассмотрим, как это определяет все три ненаучные вставки Дарвина в биологию. Антинаучный подход Дарвина был подвергнут резкой критике со стороны ведущих ученых вскоре после публикации «Происхождения», но с тех пор практически не подвергался сомнению.⁴

Круговое мышление – это логическая ошибка, которую совершают люди, предполагающие, что то, что они хотят доказать, уже является истиной. Их аргументация начинается с того, чем она пытается закончиться, отсюда и название «круговая». Круговое мышление – самая простая из трех антинаучных практик, которую можно обнаружить в подзаголовке книги Дарвина «Сохранение благоприятных рас в борьбе за жизнь». Если спросить, откуда мы знаем, что определенным расам было отдано предпочтение, то ответ будет таким: потому что они сохранились. А если мы спросим, почему они сохранились, то ответ будет таким: потому что им было оказано предпочтение. Таким образом, подзаголовок статьи Дарвина на самом деле гласит: «Сохранение сохранившихся рас в борьбе за жизнь».

Классическим примером эволюционного кругового мышления является изучение сходных признаков у разных существ, называемое гомологией. Например, одно из объяснений сходства костей ног человека и собаки заключается в том, что они имеют общую конструкцию. Эволюционное объяснение состоит в том, что они унаследованы от общего эволюционного предка. Общие признаки (в данном случае сходные кости) называются гомологами. При этом эволюционисты используют определение гомолога как общего признака, полученного от общего предка. Один из эволюционистов, заметивший, что круговое мышление дошло даже до определения, сказал: «Хотя вначале предки рассматривались только как объяснение гомологии, вскоре они были включены в определение».⁵

Палеобиохимик ICR д-р Брайан Томас исследует неокаменевшие биологические ткани, найденные в костях динозавров, возраст которых, как утверждается, составляет не менее 65 млн лет. Хотя никто не знает надежного механизма, позволяющего сохранять биомолекулы в течение огромного количества лет, эволюционисты убеждены, что длительное сохранение произошло. Почему? Потому что они знают, что динозавры вымерли 65 млн лет назад. Томас сказал:

«В результате единственный способ сделать вывод о том, что [эволюционная] модель объясняет сохранение белков в течение миллионов лет, – это сначала предположить, что окаменелости с сохранившимися в них белками пролежали в земле миллионы лет, тем самым сняв вопрос».⁶

Более 30 лет назад один из эволюционистов указал на антинаучность кругового мышления в дарвиновском стиле. Он критиковал, что «совершенно неверно включать» критерии общего предка в определение гомологичности, и предостерегал:

«Становится очевидным, что стратегия, при которой мы заменяем описание эмпирического состояния его объяснительной гипотезой, является самооборонной: превращая наше объяснение в определение объясняемого состояния [например, сходные признаки], мы выражаем не научную гипотезу, а веру. Мы настолько убеждены в истинности нашего объяснения, что уже не видим необходимости отличать его от ситуации, которую мы пытались объяснить. Догматические начинания такого рода в конечном итоге должны покинуть сферу науки».⁷

Воображение: Представление Дарвина о «борьбе за жизнь в природе»

Вновь обратившись к подзаголовку «Происхождения», мы видим, как Дарвин представляет себе страшную «борьбу за жизнь». В конце «Происхождения» он говорит: «Таким образом, из войны в природе, из голода и смерти непосредственно вытекает самый возвышенный объект, который мы способны себе представить, а именно – творение высших животных. В таком взгляде на жизнь есть величие».⁸

Мы, конечно, видим хищничество в мире. Но оглянитесь вокруг – где же война в природе? Заголовки сегодняшних исследований звучат следующим образом: «Новая интерпретация теории Дарвина: Дружелюбие и сотрудничество - наиболее успешная стратегия выживания», «Выживание сильнейших эволюционировало: Попробуйте выжить добрейшим», «Забудьте о жестокой конкуренции: чтобы выжить, попробуйте проявить немного самоотверженности», «Выживание милейших? Теория происхождения говорит, что сотрудничество, а не конкуренция, является инстинктом», «Что, если конкуренция не так "естественна", как мы думаем?»⁹

«Война в природе», переданная всем нам в процессе обучения, была просто буйным воображением Дарвина. В течение многих лет я отказывался от обязанности вести вдумчивые наблюдения и пассивно принимал научные заявления о войне в природе. Дело в том, что войны в природе никогда не было. Повсеместные и постоянные кооперативные, коммунальные и симбиотические отношения значительно превышают количество полностью паразитических и даже широко распространенных хищнических. Писатель Дэвид Коппедж сообщил об исследовании, в ходе которого было установлено, что принцип конкурентного исключения не действует:

«Принцип конкурентного исключения не встречается в "реальной природе". Причина, вероятно, кроется в том, что экологи не ставят под сомнение некоторые принципы эволюции. На самом деле, большинство экологических моделей слишком упрощены и часто считаются устаревшими».¹⁰

Теория Дарвина нуждалась в каком-то смертельном соревновании, чтобы придать эволюционным изменениям прогрессивно улучшающуюся траекторию. Он никогда не отказывался от использования воображения для наполнения борьбы за выживание. Аналогичным образом эволюционист Стивен Джей Гулд описал, почему один из основных элементов эволюционной теории должен апеллировать к нашей способности воображения «видеть» невидимые вещи из прошлого. Он называет этот элемент экстраполяционизмом, когда исследователи используют «историю на основе данных несовершенной записи, которая в любом случае не может "увидеть" прошлые причины непосредственно, а может лишь делать выводы на основе сохранившихся результатов этих причин».¹¹ Экстраполяция не является умозаключением. Скорее, это умозрительное, основанное на воображении упражнение, направленное на заполнение пробелов в знаниях. Промежуток времени или расстояние пропорциональны количеству догадок; чем больше разрыв, тем больше воображения требуется.

В книге ICR «Двадцать эволюционных ошибок» (Twenty Evolutionary Blunders) приводятся ошибочные эволюционные утверждения, ставшие результатом чрезмерно активного воображения.¹² Дарвин представил себе, что киты произошли от медведеподобных

 животных, сказав:

«Я не вижу никакой трудности в том, чтобы раса медведей в результате естественного отбора становилась все более и более водной по своему строению и повадкам, со все более и более крупной пастью, пока не возникло существо, столь же чудовищное, как кит».⁸

Тогда эволюционисты предполагали, что киты произошли от группы млекопитающих, называемых мезонихидами. Теперь же они считают, что киты произошли от чего-то родственного жирафам и верблюдам, несмотря на существенные расхождения между ископаемыми данными и исследованиями ДНК.

Пилтдаунская мистификация смутила ведущих мировых эволюционистов, которые «разглядели» обезьяньи черты в человеческом мозге и человеческие черты в обезьяньей челюсти. В мистификации с археораптором их воображение также подтолкнуло их к тому, чтобы увидеть идеальный переход от динозавров к птицам. Некоторые части ДНК они приняли за «мусорные» остатки эволюции, которые впоследствии оказались жизненно важными для функционирования клеток. Список можно продолжать.

Мистическое мышление

Самым вопиющим в практике Дарвина было введение магических объяснений вместо объективных причин. В его подзаголовке говорится о сохранении благоприятных рас в борьбе за жизнь. Олицетворения стали настолько привычными для селекционистов, что большинство эволюционистов не задаются вопросом, как могут существовать «привилегированные расы». В чем заключается предпочтение? Живые существа, обладающие волей и стремлением, могут отдавать предпочтение. Но что в бессознательной природе эквивалентно воле, которая позволила бы ей проявлять благосклонность? Проблема заключается не только в фигурах речи, которые дарвинисты используют для приписывания агентности природе, но и в том, что они включают в свои каузальные объяснения агентность природы.

Дарвиновские селекционисты представляют себе замещающий волевой агент, отбирающий со временем «наиболее приспособленные» признаки. Таким образом, для нас некоторые биологические особенности выглядят целенаправленным действием разумного, волевого агента, а для селекционистов они являются лишь непредвиденным результатом «отбора/противодействия» природы или «действия» случайных мутаций. Сама природа представляется как волевой, творческий агент, заменяющий Бога. Селекционизм уступает в том, чтобы подсунуть альтернативный псевдоагент в работу природы. Дарвин ловко замаскировал псевдоагентство в аналогии, которую мало кто считает неправомерной. Однако два видных атеиста, обеспокоенные двуличием Дарвина, приоткрывают завесу:

«Несмотря на известные утверждения об обратном, Дарвину не удалось выкинуть ментальные причины из своего рассказа о том, как работает эволюция. Он просто спрятал их в нерассмотренной аналогии между отбором путем селекции и естественным отбором».¹³

Проще говоря, у селекционеров есть мозг, способный осуществлять реальный отбор, а у природы его нет, хотя научные объяснения дарвинистов относятся к природе так, как будто она может мыслить.

Некоторые проницательные эволюционисты замечают мистическое мышление селекционизма. Один из историков эволюционной науки пришел к выводу, что дарвиновское использование отбора «похоже на овеществление, даже на обожествление естественногоСамка горбатого кита с детенышем отбора как агента».¹⁴ Другой эволюционист, отвращающийся от персонификации природы, жалуется, что естественный отбор всегда что-то делает, и поэтому «естественный отбор становится скорее похожим на оккультную силу донаучного века».¹⁵ Сторонник разумного замысла Уильям Дембски назвал дарвиновскую проекцию селективной способности на природу «величайшей интеллектуальной аферой в истории идей».¹⁶

Мистическое мышление продолжает оставаться ядром эволюционной причинности. Например, в 1970-х годах многие исследователи стали трактовать эволюционный прогресс как работу «эгоистичных генов». Почему? Как и Дарвин, Ричард Докинз, еще один влиятельный эволюционист, проецировал ответственность на сами гены, утверждая, что тела организмов – это всего лишь «роботизированные машины, слепо запрограммированные на сохранение эгоистичных молекул, известных как гены».¹⁷

Очевидно, однако, что эта ярко выраженная селекционистская модель подавляет реальную науку, апеллируя к тому, что гены осуществляют многочисленные виды деятельности, подобные агентам (например, конкуренцию), как проявление своего «эгоизма». Критик персонификации Докинзом эгоистичных генов говорит:

«Проблема с метафорами заключается в том, что они не просто отражают научные представления, но и формируют их. Наши образы никогда не являются просто поверхностной краской, они выражают, рекламируют и укрепляют наши предпочтительные интерпретации».¹⁸

Выдающийся эволюционист Эрнст Майр показал, как Дарвин, Докинз и другие легко уходят от мистических моделей. Майр объяснил, что «эволюционная биология, в отличие от физики и химии, является исторической наукой... Законы и эксперименты – неподходящие методы» для объяснения прошлого, но «вместо этого человек строит историческое повествование».¹⁹ Эта субъективность в сочетании с неограниченным воображением – причина того, что известный эволюционист Ричард Левонтин однажды откровенно назвал эволюционные объяснения «противоречащими здравому смыслу», «контринтуитивными» и «мистическими для непосвященного».²⁰

Докинз изображает себя рациональным атеистом, выступающим против суеверий. Очевидно, что все сторонники эгоистичных генов слепы к магии, окутывающей их мышление. Возможно, этим объясняется статья в Wall Street Journal «Посмотрите, кто сейчас иррационален» (Look Who’s Irrational Now), в которой сообщается о результатах опроса, проведенного в Университете Бэйлора, согласно которому нерелигиозные скептики и либеральные христиане гораздо чаще верят в «снежного человека, НЛО, дома с привидениями, общение с умершими и астрологию», чем консервативные христиане.²¹

Заключение

Давние сторонники ICR высоко оценили наш немистический подход к исследованиям. Мы стремимся объяснить биологические функции с совершенно объективной инженерной точки зрения, называемой инженерной биологией. Мнимые причины в инженерной литературе практически не встречаются. Наша модель адаптации, ориентированная на организм и основанная на инженерном подходе к непрерывному отслеживанию окружающей среды (CET), абсолютно рациональна и находит все большее подтверждение в исследованиях пещерных рыб и даже у обычных биологов. Она предполагает, что существа врожденно самонастраиваются на изменяющуюся среду с помощью идентифицируемых сенсоров, логических путей и механизмов реагирования, не прибегая к не поддающимся количественной оценке «давлениям отбора» или воображаемым «событиям отбора».²²

Эволюционисты утверждают, что фактические наблюдения противоречат реальной истории Бытия. Мы же утверждаем, что именно их интерпретации этих природных явлений противоречат историческому Бытию, и именно потому, что их антиинженерный подход изначально порочен. Как мы уже видели, научная литература эволюционистов занимает лидирующее положение на рынке интерпретаций, основанных на самообманных круговых заблуждениях, чрезвычайно богатом воображении и бесплотном мистическом мышлении... Все то, в чем они обвиняют христиан.

Эволюционисты выпускают горы литературы, но она наполнена фантазиями, а не доказательствами. Христиане не должны быть ошеломлены или запуганы. Все Бытие – это реальная, а не мифологическая история, а значит, мы не должны променять ценное врожденное право на историческую правду Божью на мистическую эволюционную похлебку.