Согласно теории эволюции Чарльза Дарвина, поведение организма якобы мотивировано нуждой биологического выживания. Как же тогда она может объяснить черты, которые не имеют отношения к выживанию, такие как игры животных? Простой ответ заключается в том, что эволюция не может.

Публикуясь в Quarterly Review of Biology, исследователи Керри Грэм и Гордон Бургхардт написали: 

«Игривое поведение — это парадокс у людей и животных, который является повсеместным, но неоднозначным». 

В обзоре текущих исследований по данному вопросу неоднозначность эволюционных истоков для игр была только подчеркнута. Авторы исследования предложили смесь интересных наблюдений из недавних исследований животных игр, а также запутанные, ненаучные «объяснения» в эволюционном контексте.

Например, они показали, что исследования выявили игривое поведение у большинства подопытных животных, даже у некоторых насекомых, согласно с некоторыми биологическими определениями слова «игра». Игра животных — это не одна черта, а поведение, связанное с множеством признаков, таких как определенные нейронные связи и инстинктивные поведенческие данные о привычках. К тому же игра кажется несерьезной. Каким образом дарвиновская интерпретационная структура правдоподобно объясняет происхождение множественных взаимосвязанных признаков, которые работают для достижения поведения, которое не имеет четкого влияния на выживание? 

Если бы были очевидны преимущества игр для выживания животных, то эволюционисты связали бы этот фактор с эволюционным прошлым, даже не устанавливая унаследованную основу для такого сложного поведения.

Исследование не смогло уточнить неоднозначность эволюционных объяснений игры. После упоминания о том, что некоторые животные играют тихо, а другие — громко, а также ссылаясь на некоторую деятельность мозга, которая сопровождает такое поведение, авторы пишут: 

«Эквиваленты смеха через различные виды указывают на происхождение игры и ее эволюционное значение».

Но исследователи не приводят никаких аргументов в поддержку этого утверждения! Что делает какую-либо вокализацию животного (выдачу звука) эквивалентом человеческого смеха? И какое преимущество для выживания дает такое поведение? Если игровые вокализации дают выигрышное преимущество, то почему не все животные эволюционировали в способность вокализировать во время игры? Эти вопросы остаются без ответа, подчеркивая бесплодие пустой риторики о предполагаемом «эволюционном значении».

Изучая древнюю «веру в то, что игра имеет важное значение для развития молодых животных», авторы провели некоторые эксперименты, в которых не было никакой разницы в развитии между молодыми животными, которые не играли, и теми, что играли. Наблюдения различных видов показали, что взрослые социальные взаимодействия повлияли на активность несовершеннолетних, но ни одно из них не связывало какое-либо игривое поведение с повышением живучести.

В одном из разделов обзора, где обсуждались возможные развивающие эффекты игр в эволюционном развитии, использовалось с полдюжины спекуляций, каждая из которых отражалась словом «может» в том смысле, что «игра животных может представлять собой набор общих форм поведения, связанных с эволюцией социума». Но каждое заявление, типа «может», обязательно предполагает потенциальное «не может», заставляя читателя сомневаться в том, являются ли на самом деле «признаки прогресса», упомянутые в названии исследования, действительными.

Даже после восстановления исследовательских усилий игры животных продолжают отрицать эволюционные истоки. Однако в животных и человеческих играх есть смысл в контексте сотворения, где могущественный и добрый Бог вложил в каждого из Своих творений все как эстетические, так и жизненные черты.