Ученые открывают удивительные секреты обезьяньей болтовни.

Обезьяны могут — и на самом деле делают это — сказать гораздо больше, чем ученые ранее им приписывали. Это вывод из двух линий исследований, в рамках которых ученые пересмотрели звукообразующие возможности голосового тракта обезьяны и расшифровали различные «диалекты» тревожных звонков в двух популяциях обезьян. Но подтверждают ли эти открытия эволюционные утверждения о происхождении человеческого языка?

Могут ли обезьяны говорить?

Ученые привыкли думать, что обезьяны весьма ограничены в способностях производить звуки, которые люди используют в речи. Гласные звуки, необходимые для разговора, оказались за пределами возможностей голосового аппарата обезьяны. Этот вывод был подтвержден исследованием Филиппа Либермана (Philip Lieberman) 1969 года. Либерман вскрыл голосовой аппарат мертвой макаки-резуса и определил, что при жизни обезьяна была  неспособна производить некоторые существенные гласные звуки.

Так же, как неспособность окаменелостей ходить ограничивает нашу способность полностью понять движение динозавров, так и мертвые обезьяны не рассказывают сказок. Таким образом, команда во главе с принстонским нейробиологом Асифом Газанфаром (Asif Ghazanfar), который работал с Либерманом в прошлом, получила свежую информацию о потенциальном вокальном наборе обезьяны через рентгеновское видео голосовой коробки живой обезьяны.

Текумсе Фитч, ведущий автор исследования, объясняет:

«В учебниках написано, что обезьяны не могут говорить, потому что у них нет соответствующего голосового аппарата для этого. Это, как я считаю, миф. Мы с коллегами очень устали от такой информации. Но она присутствует во всех учебниках. Многие популярные книги, а также научные книги об эволюции языка предполагают, что для того, чтобы развить речь, наш голосовой аппарат должен был сильно измениться».¹

Команда Газанфара выяснила, что обезьяны могут производить более широкий диапазон гласных звуков, чем предполагалось в посмертном исследовании Либермана. Ученым помогали три длиннохвостые макаки. Эмилиано, Франко и Патриция причмокивали, зевали, жевали, ворковали и кряхтели. 

Фитч (Fitch) и коллеги записали звуки и использовали видео-рентгеноскопию (тип рентгеновского снимка), чтобы захватить соответствующие движения языка, губ и голосового аппарата на пленке. Компьютерный анализ, коррелирующий движения голосового тракта со звуками, показал, что обезьяны могут производить все четко различимые гласные звуки,² необходимые для имитации человеческой речи.³ 

Хотя согласные не считаются языковым ограничением для приматов, исследование также показало, что макаки легко могут производить достаточное количество согласных звуков, чтобы бурно общаться.⁴

Это длиннохвостая макака (Macaca fascicularis). Макаки родом из Азии и оснащены анатомией голосового аппарата, достаточной чтобы имитировать человеческую речь, но их мозг не способен на это. Зображення: Midori, via Wikimedia Commons.

Я хочу говорить как ты⁵ . . . Если бы только у меня был мозг!⁶

Фитч и коллеги использовали компьютерное моделирование, чтобы синтезировать, как бы звучал голос обезьяны, если бы она могла имитировать такие фразы, как «счастливые праздники»⁷ и «Ты выйдешь за меня замуж?»⁸ Слова были вполне понятны. Итак, учитывая, что у этих животных есть необходимая звукообразующая анатомия, почему обезьяны не имитируют человеческий язык? Ведь попугаи сделали это и привлекли к себе много внимания.

Причина заключается в том, как мозг обезьяны и голосовой аппарат связаны между собой. Обезьяне не хватает языковых связей между слуховой и моторной корой. Это те части мозга, которые обрабатывают услышанное и генерируют инструкции, контролирующие произвольные движения мышц. Поэтому, даже если обезьяна слышит то, что мы говорим, она не может преобразовать этот звук в инструкции для своего «готового к речи» голосового аппарата для имитации того, что она слышит. Обезьяне также не хватает прямых связей между голосовым аппаратом и языком, которые мы используем для преобразования звуков в слова.

Поскольку ученые-эволюционисты полагают, что общий предок между людьми и обезьянами еще старее, чем общепринятая точка раскола между людьми и обезьянами, они должны теперь заключить, что эволюция человеческой речи зависела не от преодоления ограничений голосового аппарата, а скорее от перестройки мозга. Как пишут Фитч и соавторы: 

«Наши результаты подразумевают, что эволюция речевых способностей человека требовала нейронных изменений, а не изменений вокальной анатомии. У макак есть готовый к речи голосовой аппарат, но их мозг не может контролировать его».⁹

Доктор Дулитл из Падлби-на-Болоте, я полагаю?

Что может сказать обезьяна, учитывая, что она не может ни имитировать нашу речь, ни порождать абстрактную речь? В конце концов, несмотря на восхитительную беллетристику про доктора Дулитла¹⁰ и его болтливых спутников-животных, среди земных созданий Бога только люди могут использовать речь для развития, кодирования и передачи абстрактных мыслей. Однако обезьяне может понадобиться сообщить что-то конкретное и практичное, например: «Опасность, опасность!»

Оказывается, некоторые обезьяны способны не только сообщать своим приятелям о приближающейся опасности, но и делиться информацией о направлении и степени угрозы. Что-то вроде: «Осторожно! Орел атакует!» или «Все спокойно!». Это полезно для выживания. Хотя ничто не продемонстрировало, что обезьяны могут сочинять сонеты или комментировать Священные Писания, Бог, по-видимому, предоставил им возможность совершенствовать и адаптировать инстинктивные тревожные призывы, чтобы соответствовать различным ситуациям, в которых они оказываются.

Откуда мы знаем это? В течение некоторого времени ученые наблюдали за двумя популяциями мартышек Кемпбелла (Cercopithecus campbelli), расположенными на острове Тиваи в Сьерра-Леоне и в лесу Тай на побережье Кот-д'Ивуара. Исследователи узнали, как объясняет профессор Нью-Йоркского университета Филипп Шленкер, что «…мартышки Кемпбелла понимают различие между корнями и суффиксами, и что комбинация этих структур позволяет обезьянам описывать как природу угрозы, так и степень ее опасности».¹¹

Проанализировав записанные сигналы мартышек, вызванные леопардами и орлами (реальными или имитационными), Шленкер и его коллеги определили, что «крак и хок» являются звуками тревоги. Они узнали, что звук «-оо» в конце сигнала тревоги уменьшает интенсивность опасности. «Хок» обозначает воздушную угрозу орлов. И «бум бум» в начале последовательности вызовов означает «путь свободен».¹² Даже мартышки диана (Cercopithecus diana) успокаиваются, когда слышат «бум-бум» мартышек Кемпбелла.¹³

Мартышка Вольфа (Cercopithecus wolfi). Wikimedia Commons.

Мартышка диана (Cercopithecus diana). Зображення Wikimedia Commons.

Это два вида мартышек, найденных в Западной Африке. Каждый из них предупреждает о приближении хищников, таких как леопарды и орлы, с характерными сигналами тревоги. Там, где они разделяют среду обитания (в лесу Тай), каждый вид отвечает на тревожные звуки другого, обеспечивая более широкую защиту в общей среде обитания. 

Кроме того, мартышки Кемпбелла с острова Тивай, где нет леопардов, используют те же самые тревожные звуки, но без специфики хищника.

Внимание: хок!

Что удивило команду Шленкера, так это то, что обезьяны адаптируют тревожный словарный запас к различным угрозам в местах своего обитания. Обезьяны в лесу Тай должны быть настороже к угрозам сверху — орлам — и угрозам снизу — леопардам. Но на протяжении десятилетий на острове Тивай не было последних. В лесу Тай звук «крак» специфичен для наземной угрозы, но это всего лишь общее тревожное слово среди обезьян острова Тивай. В лесу Тай «крак» почти никогда не произносится по отношению к орлу — хоку.¹⁴ На острове Тивай, где главными хищниками являются орлы, крики «крак и хок» поднимаются с одинаковым энтузиазмом. Две популяции обезьян адаптировали один и тот же звуковой сигнал, чтобы он соответствовал контексту их окружающей среды.

Авторы не утверждают, что обезьяны разработали логические способы экономного использования ограниченного словарного запаса. Однако тот факт, что один и тот же звук имеет различные значения среди двух популяций, предполагает, что врожденный сигнал тревоги может быть изменен в отношении конкретных угроз, в зависимости от среды обитания. И эта контекстуальная модификация понятна всем членам группы.

Чтобы определить, как подобие диалекта изменяется, требуются дополнительные исследования. Ученым, возможно, придется пересадить обезьян из одной среды в другую. Также, возможно, потребуется наблюдать за тревожными сигналами обезьян, выращенных в неволе. Например, должен ли звук «хок» означать «орел»? Может ли «хок» означать обобщенно «Поднять голову! Надвигающаяся опасность сверху!»? Что бы сказала обезьяна, если бы ветка дерева упала на ее группу?

Дополнительные наблюдения могут дать ответы. Но научный метод не откроет эволюционную историю человеческого языка и не продемонстрирует нашу общую родословную с обезьянами.

Ученые, расшифровывающие обезьяньи призывы, говорят: 

«Важно то, что мы не занимаем позицию по отношению к тому, что эти системы дают человеческому языку; сказать, что они могут быть изучены как формальные системы, не означает, что они разделяют нетривиальные свойства с человеческим языком или что они имеют с ним эволюционное происхождение».¹⁵ 

Они также признают: 

«Сравнительная обезьянья семантика не может непосредственно осветить эволюцию человеческого языка.¹⁶ Эволюционные связи между обезьяньими призывами и человеческим языком неясны».¹⁷ 

Однако, несмотря на это признание, авторы предполагают, что продолжающаяся лингвистика обезьян может пролить свет на эволюционную историю человеческого общения. Рассматривая конвергентную эволюцию и эволюцию от общего предка как единственные альтернативы, они пишут:

«Когда обезьяньи языки будут лучше поняты, нужно будет спросить, возникли ли какие-либо сходства с человеческим языком в результате конвергентной эволюции (если подобные свойства развились независимо у людей и у обезьян) или они могли возникнуть в результате эволюции от общего предка (если подобные свойства унаследованы от коммуникативной системы самого последнего общего предка обезьян и людей)».¹⁷

Происхождение языка

Несмотря на стремление эволюционистов объяснить происхождение языка — и всего остального — через общего предка, конвергентную эволюцию, естественный отбор и случайные природные процессы, ни биологические, ни лингвистические наблюдения не подтверждают их утверждения. Размер и сложность человеческого мозга, включая связи, которые поддерживают нашу способность использовать речь, радикально отличаются от таковых у любого животного.

Мы знаем, что Бог создал человеческий язык на шестой день недели сотворения, когда Он говорил с Адамом, предупреждая его не есть запретный плод (Бытие 2:16-17); также Бог дал человеку задание назвать всех животных (Бытие 2:19-20). Адам назвал животных и общался со своей женой в первый день своего существования. Бог также создал корни почти 7000 языков, которые мы имеем сегодня почти 1700 лет спустя, когда Он рассеял мятежных потомков семьи Ноя, собравшихся в Вавилонской башне. На самом деле чрезвычайные различия между языковыми семьями, которые описывают лингвисты (менее 150), согласуются с радикальным расхождением групп людей из Вавилона около 4000 лет назад, фактическим историческим событием, описанным в Библии.

Ни биологическая, ни лингвистическая наука не могут доказать, что люди развили способность использовать язык, поскольку научный метод не может наблюдать время его происхождения. Сходства и различия истинного языка и языковых коммуникаций, используемых обезьянами, не раскрывают происхождение ни того, ни другого. 

Но истоки как человеческого языка, так и корней многих наших языков известны. Их история известна, потому что у нас есть свидетельство очевидца, предоставленное нам Богом в Его Слове. Как и во многих вопросах о происхождении, реальные ответы находятся в книге Бытие! И исторические ответы Библии согласуются с научными и лингвистическими наблюдениями.